Андрей Фурсов: «Новый опричник – это молодой человек с кейсом и планшетом»

Издание:	Бизнес Online
Дата:	04.11.2015
Автор:	Андрей Фурсов

Известный историк о том, почему сделать 4 ноября праздником могли лишь «незнайки», а нынешняя Смута при Путине лишь подморожена.

«Горе народу, равнодушному к своей власти. Горе власти, которая готова предать свой народ, как это сделали многие московские бояре в 1610 году, «февралисты» в 1917-м, горбачевцы и ельциноиды в конце ХХ века», — таков урок русских смут, по мнению известного российского историка, социолога и публициста Андрея Фурсова. В интервью «БИЗНЕС Online» он актуализирует исторические смыслы празднования 4 ноября, рассказывая о параллелях тех лет с днем сегодняшним.

Андрей Фурсов: «Народ не обязан любить власть, но он должен уважать ее. А уважать можно только социально-ответственную, справедливую в силе и сильную в справедливости власть»

«МЕЖДУ РУССКИМИ СИЛАМИ НЕ БЫЛО ЕДИНСТВА НИ ДО 4 НОЯБРЯ, НИ 4 НОЯБРЯ НИ ПОСЛЕ...»

— Андрей Ильич, в этом году праздник Дня народного единства отмечает свой первый юбилей — 10 лет. Часть смыслов этой даты спрятана от современного общества глубоко в истории. Расскажите пожалуйста, что же на самом деле происходило в начале ХVII века?
— 4 ноября 1612 года поляки были изгнаны из Кремля. Некоторые считают, что в этот день закончилась Первая русская Смута. Однако, на самом деле, она не закончилась ни в 1612 году, ни даже в 1613-м через избрание Михаила Романова на царство. Смута завершилась в 1617-18 годах. Во-первых, именно тогда был отбит поход на Москву польского короля Владислава II. Ведь бояре, включая Михаила, в 1610-м присягнули ему как русскому царю — и он считал себя таковым. К польскому походу тогда присоединились казаки — те самые, что ранее сыграли решающую роль в избрании Михаила. Во-вторых, в 1617 и 1618 годах были заключены мирные договоры — Столбовский со Швецией и Деулинский с Польшей. Поскольку у Смуты был международный аспект, без замирения, пусть формального, с двумя этими государствами ее нельзя было считать законченной.

— Но 1612 год все же был ключевым?

— Ключевым, но не окончательно решающим. Всё висело на волоске — в том числе и между самими русскими участниками Смуты, боровшимися против поляков. Между этими русскими силами не было единства ни до 4 ноября, ни 4 ноября, ни после 4 ноября. Современному большому начальству незнайки весьма неудачно подсказали эту дату в качестве альтернативы 7-му ноября.

— Тогда ситуация требует подробного рассмотрения...

— Итак, ситуация второй половины 1612 г. В Москве — поляки. Есть также два ополчения: первое — казаки — во главе с Трубецким, и второе — пришедшие из Нижнего Новгорода во главе с Мининым и князем Дмитрием Пожарским. Последний был Рюрикович, потомок Всеволода Большое Гнездо. Трубецкой объявил их мятежниками и даже подсылал к ним убийц. На выручку затворившимся в Кремле полякам шел гетман Ходкевич. В августе 1612 г. у Крымского брода войско Ходкевича встретили земцы Минина и Пожарского. После разведки боем (22 августа) произошло решающее сражение (24 августа). Поляки начали активно теснить земцев. На их обращение к казакам о помощи те ответили отказом. И тогда Минин послал к Трубецкому гонца с обещанием в случае помощи и победы отдать казакам весь польский обоз. Казаки ударили Ходкевичу во фланг, и последняя попытка спасти кремлёвских поляков была сорвана.

— Путь к московским стенам оказался открыт?

— По сути, да. Началась осада Кремля. Поляки голодали, питались трупами и продержались до конца октября. Это по старому стилю, по новому — до 4-го ноября. Им была обещана жизнь, но когда пленных разделили, дворяне-земцы сдержали слово, а казаки почти всех пленных порубили. С изгнанием поляков борьба не кончилась — наоборот, разгорелась, но теперь это была борьба между различными группировками самих русских. Казаки в силу численного превосходства чувствовали себя полными хозяевами в Москве и Кремле. Ходили ватагами по 20–30 человек, задевали земцев и особенно бояр, последние вообще старались не попадаться казакам на глаза. Как написал современник, «от боярско же чина никто же с ними [казаками] впреки глаголети не смеюще и на пути встретающе, и бояр же в сторону воротяще от них, но токмо им главы свои поклоняюще».

— Добром такие вещи не кончаются. Нужно было что-то предпринять?

— Конечно. В этих условиях остро встал вопрос о выборах нового царя, и решающую роль в этом сыграли именно казаки и их вожди. В феврале 1613 г. они по сути совершили переворот: заблокировали Пожарского в его подворье, а бояр угрозами заставили согласиться на Михаила Романова. Происходило это на так называемом «земском соборе» 1613 г.

«Когда Кремль был взят, Пожарский совершил грубую ошибку. Вместо того, чтобы отдать предателей под суд, объявил их пленниками поляков»

РОМАНОВЫ ВЗОШЛИ НА ТРОН ФЕВРАЛЬСКИМ ПЕРЕВОРОТОМ

— Почему на так называемом и в кавычках?

— Потому что собрали-согнали каких-то людей, выкрикнули Михаила... Собравшиеся поддержали, а куда денешься — рядом вооруженные казаки! Вот вам новый царь. Бояре могли утешать себя, во-первых, тем, что остались целы; во-вторых, тем, что «Миша Романов молод, разумом ещё не дошёл и нам будет поваден»; в-третьих, тем, что царём не стал Пожарский.

— Они так не любили героя?

— Именно потому и не любили, что герой, а они — по большей части — предатели. Ведь в 1610 г. московские бояре, руководствуясь шкурным классовым интересом, присягнули Владиславу, а после готовы были «лечь» под его отца Сигизмунда. Неудивительно, что предатели-бояре сидели вместе с поляками в Кремле как их союзники. И когда Кремль был взят, Пожарский совершил грубую ошибку. Вместо того, чтобы отдать предателей под суд, объявил их пленниками поляков.

— Почему?

— Можно только гадать. То ли из классовой солидарности, то ли надеялся на благодарную поддержку в борьбе за престол, на который претендовал. Однако в любом случае благодарности не снискал — предатели не прощают героев. К тому же, он был Рюрикович, а бояре хотели либо чужака, либо менее родовитого, чем они. Романовы подходили. Тем более, их поддержали казаки, с которыми Романовы были тесно связаны с самого начала Смуты по линии Лжедмитрия I. В любом случае, февральский переворот 1613 г. захлопнул «дверцу истории» перед Рюриковичами и привел к власти Романовых, конец правлению которых положил тоже февральский переворот — только 1917 года.

— Интересное совпадение.

— Вообще в истории есть странные переклички: Ипатьевский монастырь как место призвания на царство первого Романова в 1612-м — и дом купца Ипатьева, как место расстрела последнего Романова-царя в 1918-м, два февральских переворота... Есть еще одна зловещая параллель. Дело в том, что у Марины Мнишек и, формально, у Лжедмитрия II был сын, «наследник». Формально, поскольку настоящим отцом мальчика, которого в русской исторической традиции прозвали «ворёнком» (то есть потомком Вора — Лжедмитрия — прим. ред.) был скорее всего Иван Заруцкий. В 1615 году (по другой версии — в 1614 г.) этого 4-летнего мальчика повесили. То есть, Романовы начали свое правление с убийства ребенка. И злая ирония истории в том, что закончилось их правление тоже детоубийством. Когда вместе с бывшим царем Николаем расстреляли (по крайней мере, по официальной версии) его семью, включая наследника престола царевича Алексея. Так, мистически в ХХ век прилетел бумеранг из XVIII-го.

— Наверное можно говорить о неком искуплении.

— Я бы не сказал, что это искупление. Я сказал бы, что это зловещая, отзеркаливающая перекличка эпох. Февральский переворот 1613-го — февральский переворот 1917-го, слезинка ребенка в 1615-м — слезинка ребенка в 1918-м.

— А каково, на ваш взгляд, соотношение между внешними и внутренними факторами в истории русских смут? Это какая-то константа?

— Роль внешнего фактора в русских смутах весьма велика. Более того, внешний фактор играл значительную роль в запуске смут. Разумеется, без внутренних причин и противоречий смуты невозможны, но без внешнего фактора они протекали бы совсем по-другому. Кроме того, в механике смут само различие между внутренними и внешними факторами носит пунктирный характер.
Во-первых, когда начинается разбалансировка системы, внешняя предохранительная ткань становится тоньше, в ней образуются дыры. Это может происходить и под воздействием внешних факторов, примеров — множество: от Франции конца XVIII века до СССР 1980-х годов. Система становится опасно открытой для воздействия. Внешние силы находят союзников в виде «пятой колонны», обретая уже внутрисистемное значение и усиливая внутренние проблемы. Далее система рушится в результате комбинации внутреннего и внешнего ударов.

«Бояр угрозами заставили согласиться на Михаила Романова. Происходило это на так называемом «земском соборе» 1613 г.» («Михаил Федорович. Депутация от Земского собора.», А. Кившенко)

СЫН «АГЕНТА 007» ПРИ РУССКОМ ДВОРЕ XVII ВЕКА

— Механизм понятен. Назовите внешних архитекторов первой русской Смуты.

— Уже в последней трети XVI века в качестве упреждающей реакции на подъем России Ивана Грозного на Западе возникли два проекта установления контроля над Россией. Один — католический, в империи Габсбургов, другой — протестантский — в Англии. Британский проект сформулировал астролог, математик и разведчик Джон Ди. Свои донесения Елизавете I он подписывал «агент 007». Джон Ди выдвинул концепцию «зелёной империи» — Англия, контролирующая Северную Америку и Северную Евразию, т.е. Россию. Разумеется, оба плана предполагали уничтожение династии Рюриковичей — одной из старейших в Евразии (аналоги — Меровинги, Чингизиды, отчасти Гогенштауфены) и возведение на трон менее родовитой и обязанной Западу династии.

— В XVII веке сыграла главным образом «католическая карта»?

— Судя по некоторым доказательствам, большей частью косвенным, да. Хотя англичане свою роль тоже сыграли. Сын Джона Ди, действовавший в России в начале XVII века под фамилией «Диев» и готовивший при царском дворе лекарства (а следовательно и яды), конечно же, был разведчиком. Да и те беспрецедентные торговые льготы, которые английские (а также голландские) купцы получили от Романовых после Смуты тоже наводят на определенные мысли. И все же, думаю, католический фактор в запуске и развитии Смуты, особенно роль иезуитов, был сильнее. Действовали они через Польшу. Лжедмитрий I был связан с ними и с поляками, с одной стороны, и с Романовыми — с другой. Не случайно, когда Лжедмитрий I с польскими наемниками вторгся на территорию Московского царства, Годунов во главе войска поставил высокородных бояр — врагов Романовых.
Еще к внешнему фактору следует добавить, конечно же, интервенцию — прежде всего польскую.

— А шведская интервенция?

— Шведская тоже, но, во-первых, в несколько меньшей степени; во-вторых, шведского в ней было не так много — военачальники (например, Делагарди и Горн), а рядовой состав — как почти везде в Европе — шотландцы, немцы, французы... Необходимо отметить также — и это опять о тесной связи внешнего и внутреннего факторов, — что шведская интервенция началась по призыву «боярского потаковника» — царя Василия Шуйского. Выборгским договором от 28 февраля 1609 года Шуйский позвал шведов на помощь в обмен на территориальные уступки и разрешение хождения шведской монеты, как минимум, в северной части Руси.
Это очень напоминает интервенцию Антанты и США в марте 1918 года по приглашению Троцкого. Формально — для военных действий против Германии, с которыми большевики уже заключили мир в Брест-Литовске. В марте 1919 года Троцкий стал военморнаркомом, добившись смещения с этого поста генерал-майора Бонч-Бруевича — представителя той когорты генералов и офицеров (в том числе разведуправления генштаба), без которых Октябрьский переворот вряд ли осуществился бы — по крайней мере так, как осуществился.

— Шуйский и Троцкий — неожиданная параллель!

— Но вернемся из Смуты 1917 года в Смуту начала XVII века. После того, как бояре присягнули Владиславу, а Лжедмитрий II был убит, ситуация противостояния начала упрощаться. Тогда по обе стороны присутствовали: и русские, и иноземцы. Тот же Болотников был тесно связан с Лжедмитрием I. Когда последнего убили, Болотников, осажденный в Туле войсками Василия Шуйского, начал рассылать во все концы грамоты с призывом «объявить какого-нибудь нового Дмитрия». И эта его связь с Лжедмитрием и поляками создавала проблемы для советских историков. Исходя из классовой логики, они должны были положительно трактовать восстание Болотникова. А по национально-государственной логике это было как-то не очень. В результате целостный процесс — Смуту — искусственно рассекли на две части: восстание Болотникова и борьбу с интервенцией.

Болотников является с повинной перед царём Василием Шуйским. Неизвестный художник

«ХУЖЕ ВРАЖДЫ С АНГЛОСАКСОМ — ТОЛЬКО ДРУЖБА С НИМ»

— Что можно сказать о проекции этих событий на ХХ век русской истории?

— Вы имеете в виду внешний фактор? В начале ХХ века в Февральском перевороте, давшем старт новой фазе Смуты, большую роль сыграли британцы, формально считавшиеся нашим союзником. Узнав о свержении Николая II и монархии в России, британский премьер Ллойд-Джордж не постеснялся открыто заявить в парламенте, что одна из главных целей Великобритании в мировой войне достигнута. Как тут не вспомнить нашего замечательного геополитика генерал-майора Алексея Ефимовича Едрихина (Вандама), высказавшегося в том смысле, что хуже вражды с англосаксом может быть только одно — дружба с ним.

— И такая дружба — факт в нашей истории нередкий.

— Если взглянуть на последнюю Смуту, начавшуюся горбачевщиной с развала СССР, то здесь роль внешнего — англосаксонского, уже больше американского — фактора весьма велика. Не зря Мадлен Олбрайт главной заслугой Буша-старшего провозгласила его направляющую роль «в разрушении Советской империи». Следующая фаза новейшей смуты — ельцинщина — это еще больший разгул внешних сил в РФ. Вплоть до внешнего управления в ряде важнейших сфер и случаев.
Вообще нужно сказать, что от смуты к смуте роль внешнего фактора нарастает, проявляется все отчетливее. И чем больше историческая Россия, как бы она ни называлась, интегрируется в мировую систему, тем больше значение этого негативного фактора. Впрочем, на то и щука, чтобы карась не дремал. Разумеется, если «карась» не идиот и не предатель.

— Но для активизации внешней «щуки» в стране должны созреть внутренние причины для смуты. Каковы они?

— Я различаю причины — системные и субъектные. Системных в XVII веке было три. Это трехлетний голод из за неблагоприятных природно-климатических явлений и как результат резкое ухудшение экономической ситуации. Это наличие «социального динамита», в виде боевых холопов из обедневших дворян. Они умели только воевать и составляли 10% населения. Кстати, Болотников был таким боевым холопом. И, третья причина — региональные противоречия «Север и Центр против Юга». Они же, позже, «выстрелят» и в гражданскую войну в ходе Смуты начала ХХ века.
Субъектные причины — наличие субъекта, относительно организованного, имеющего контроль над властью, деньгами, информацией и заинтересованного в изменении ситуации. В первую Смуту таких субъектов было два — часть боярства, стремившаяся сменить единодержавное грозненское самодержавие на олигархическое, и часть властных элит Запада, стремившаяся к ослаблению и подчинению России.
Смуты всегда начинает «боярство», будь то XVII или ХХ век. Мы видим это и в 1915–1917, и в 1986–1991 годах. Стартовав, смута опускается все ниже, постепенно охватывая общество в целом.

— Значит, главный виновник — «боярство»? 

— Если пользоваться термином «виновник», то да. Смута началась как ответ боярства Ивану Грозному. Но став «началом» «бунташного века» подвела черту под «боярской Русью». В 1917 году Февральский переворот должен был привести к власти определенную часть буржуазии и аристократии. Но положил начало событиям, «помножившим» на ноль оба эти слоя. О перестройке и говорить нечего.
В известном смысле, смуты — это игра по принципу «боярство начинает и проигрывает» (в долгосрочной перспективе). В 1649 г. грозненское самодержавие было восстановлено, но Смута затормозила процесс его развития, встроила в него негатив, породила «бунташный век», выходить из которого пришлось петровскими реформами, во многом тоже напоминающими «смутореволюцию сверху».

— Какие уроки помогли бы России избежать в будущем негативных сценариев?

— Уроки смут предельно просты: «не буди лиха, пока оно тихо», «замахнулся — бей», «Запад не поможет — навредит». Власть должна быть сильной и не допускать возникновения предсмутной ситуации, предателей не прощать и ставить к стенке — не ожидая повторного предательства.

«В 1917 году Февральский переворот должен был привести к власти определенную часть буржуазии и аристократии. Но положил начало событиям, «помножившим» на ноль оба эти слоя»

УЕДЕТ ЛИ СТОЛИЦА ЕВРАЗИИ НА ВОСТОК?

— Среднее Поволжье в XVII веке подарило стране патриарха Гермогена, героя и мученика, неразрывно связанного с символом преодоления Смуты — Казанской иконой Божией Матери. Митрополит Ефрем, помазавший на царство первого Романова, носил титул Казанского и Свияжского... Как, с точки зрения историка, эти земли проявили себя во время преодоления смуты ХVII века? 

— Северо-восток Руси сыграл большую роль в восстановлении российской государственности. Причин тому несколько. В середине XVI века во время реформ так называемой Избранной Рады русские земли получили самоуправление. Воспользоваться ими, однако, смогли наиболее зажиточные, главным образом торговые регионы, имевшие средства для содержания управленческих структур. Одним из таких регионов был Северо-восток. Затем, в период опричнины в нее, помимо прочего, отошло среднее течение Волги — и это в еще большей степени обогатило местное купечество и дворянство, привыкшее к относительной самостоятельности. Полвека таких социальных обстоятельств и выработали определенный инициативный человеческий тип, который двинулся на Москву против поляков как по национально-религиозным, так и по политико-экономическим мотивам.

— Мэр Казани Ильсур Метшин в августе этого года на конгрессе местных властей Евразии, обозначив тему континентальной интеграции для города как «больше, чем геополитическую», употребил понятие «евразийской ментальности», которая, по его мнению, основана на «открытости, терпимости, готовности обменяться своими достижениями». Что такое, по-вашему, евразийская ментальность, и совпадает ли она с концептом Русского мира?

— Я не знаю, что такое «евразийская ментальность». Что такое русская ментальность, я представляю. Вообще я не сторонник евразийского подхода к истории России, по крайней мере, в его наиболее распространенной версии. Хотя в ней немало верных эмпирических замечаний. Но теория, как известно, это нечто большее, чем эмпирическое обобщение. Ведь при евразийском подходе собственно Россия исчезает — остаются Европа (европейскость) и Азия (азиатскость) и остается лишь анализировать их соотношение.
Россия является Евразией географически, но не исторически. Русский исторический субъект хотя и сформировался под большим влиянием Ихэ Монгол Улс (Великой Монгольской державы) и ее наследницы Алтын Ордон (Золотой Орды), является европейским христианским (православным) субъектом, повернувшим вековую евразийскую экспансию «восток — запад» в обратном направлении. Неверно отождествлять и европейскость с Западом. Запад — один из вариантов европейского развития наряду с Античным миром, Византией и Россией. В то же время, сила России — в ее географической евразийскости. Ведь, что такое Западная Европа? Буржуазно-взбесившийся маленький полуостровок великой Евразии. И, с другой стороны, сила России — в умелой комбинации нескольких технологий власти, не в последнюю очередь — золотоордынской, на которую позднее в новые эпохи наслоились иные.

— Что можно сказать о «точках сборки» новой Евразии? И в частности о Казани, которую иногда упоминают как ее потенциальный центр. 

— Думаю, что это скорее желаемое, чем действительное. При всем значении Казани, а также ряда других городов России — от Екатеринбурга до Владивостока уверен, столицей будущей Евразии останется Москва. Если говорить о евразийских «точках сборки» в узком смысле, то на территории нашей страны их может быть несколько. И чем теснее они будут связаны друг с другом, тем сильнее и устойчивее будет вся конструкция в условиях надвигающихся военной и геоклиматической угроз. Ведь наш геополитический противник рассматривает территорию Северной Евразии лишь в двух ипостасях: в качестве либо резервной территории на случай геоклиматической катастрофы, либо театра военных действий против Китая или мусульманского мира.
У православия и ислама значительно больше общего, чем у них же с католицизмом и протестантизмом. Это упор на здоровый коллективизм и традиционные ценности. Те самые ценности, которые уже практически разрушены на Западе, превратившемся в постхристианское и постморальное общество. Помимо определенного (хотя вовсе не полного — не надо идеализировать реальность) ценностного сходства, у славянского и туранского миров есть традиция, связанная с историческим переплетением судеб — мы много столетий вместе.

«У православия и ислама значительно больше общего, чем у них же с католицизмом и протестантизмом»

«ВРЕМЯ ТРАДИЦИОННЫХ ИМПЕРИЙ ПРОШЛО»

— Новейшая история ускоряется на наших глазах. Совсем еще недавно Запад примерял на нас модель развала Югославии... В ее истории тоже долго соседствовали два похожих элемента — сербский и боснийский. С разным успехом. Так, во время Второй мировой войны, боснийская составляющая сначала была включена в прозападную структуру про-гитлеровской Хорватии, а позже стала составным элементом коммунистической микроимперии Тито... От каких ошибок, в этом контексте, не застрахованы, как Империя, мы?

— Проводя параллель между судьбами Югославии и Российской Империи, а затем СССР, все-таки нужно быть осторожными. Во-первых, потому что распад Советского Союза — это несколько иной процесс, чем распад Югославии. СССР — огромная, не сравнимая с Югославией страна. Во-вторых, Советский Союз — ядерная держава. И если бы у сербов было ядерное оружие, думаю, Югославия существовала бы до сих пор, пережив и западное давление, и предательство со стороны ельцинского режима. В то же время, если бы у РФ такое оружие отсутствовало, нас бы сейчас бомбили так же, как Ирак, Ливию или тех же сербов в 1999-м. В этом смысле сравнение не совсем корректно. Это скорее — внешняя аналогия. Но то, что наш геополитический, цивилизационный, социально-экономический соперник постарается использовать любые шероховатости в отношениях народов и представителей различных религий, населяющих Россию, — в этом нет никаких сомнений. Также несомненно то, что война 1990-х годов в Югославии была «модельной», в ней отрабатывались схемы разрушения полиэтнических, полирелигиозных политических образований, в том числе с прицелом на Россию. Геополитический противник будет бить в стыки, стараясь поссорить различные народы или социальные группы в России. И здесь нужно быть бдительными.

— Историк Арнольд Тойнби, говоря о мировых цивилизациях, помещал в центр их структурной модели религиозное или идейное ядро. Вокруг какой интеллектуальной программы можно было бы построить нашу новую геополитическую общность? Какой проект мы смогли бы предложить нашим потенциальным сторонникам?

— На территории России есть два крупных религиозных блока. Это православие и ислам. У них, как я уже сказал, есть нечто общее, отличающее их от Запада. Это — идеал социальной справедливости. Ни на основе православия, ни на основе ислама не могла появиться цивилизация глобальных ростовщиков, цивилизация ссудного процента. В этом отношении и русский православный мир, и мир ислама придерживаются традиционных ценностей. В то же время русский мир не сводится к православию. Не стоит преувеличивать степень религиозности русских ни вообще, ни тем более сегодня. В XIX веке Белинский заметил, что русский мужик не религиозен, а суеверен. Сегодня советское атеистическое наследие никуда не делось. Духовная культура предполагает уважение как к религиозности, к чужой вере, так и к атеизму. Разумеется, если эту веру (или неверие) не пытаются навязать силой.
Думаю, на данном этапе исторического развития идеалы социальной справедливости и традиционных ценностей — это то, что может объединить людей, которые не хотят упасть в ту пропасть, в которую сейчас стремительно летит Запад.

— Каковы, на ваш взгляд, географические очертания будущей Евразии? Какой вы ее видите? От Белграда до Токио? От Владивостока до Лиссабона? От Хельсинки до Тегерана? Или, к примеру, от Минска до Улан-Батора?

— Я думаю, что время традиционных империй прошло, возможно нечто вроде импероподобных образований нового типа. Но прежде чем они отстоятся, полагаю, нам придется пройти через очень серьезный кризис. Даже если он будет не военным, то точно — социально-политическим и геополитическим. Хотя, скорее всего, все вместе. Поэтому говорить об очертаниях Евразии, какой она будет во второй половине ХХI века, пока трудно. Но можно сказать, что эти очертания будут результатом острейшей социальной, геокультурной и геополитической борьбы.

Война 1990-х годов в Югославии была «модельной», в ней отрабатывались схемы разрушения полиэтнических, полирелигиозных политических образований

«ОТНОШЕНИЕ К ГОСУДАРСТВУ, КАК К БИЗНЕС-ПРОЕКТУ — ПУТЬ К КАТАСТРОФЕ»

— Субъектом подобной борьбы могут быть властные группы, способные взять на себя на себя ответственность за осуществление геополитического проекта. Новые евразийские элиты, кто это? Можно ли уже сегодня набросать их приблизительный портрет?

— Я пока что таких элит не вижу. Может быть, я ошибаюсь. Но при этом полагаю, что формирование новых элит должно включать в себя несколько вещей. Прежде всего, должна быть дана четкая политико-правовая оценка того, что произошло за последние 30 лет с Советским Союзом и с Россией. Я говорю об оценке того капитулянтского курса, который проводили Горбачев и Ельцин. Клеймо капитуляции, предательства и поражения должно быть устранено. Успешные элиты — это элиты победительные, опирающиеся на свою традицию и историю.
Не могут в Евразии быть успешными элиты, которые ассоциируют себя с ценностями чуждой нам Западной цивилизации, тем более, находящейся в состоянии деградации, распада и замены расово-этнического субстрата чужеземным. Для успеха элит необходимым условием является их укорененность в собственной ценностной и исторической традиции. Они не должны ассоциировать себя с чужой страной. Их дети должны учиться и жить на родине. Это не достаточное, но необходимое условие. Ну, а достаточное условие — готовность «положить жизнь за други своя», — за свою цивилизацию, за свой народ порвать противника, если это необходимо.

— О современном правящем слое часто говорят как о бизнес-элитах. Фактически это во многом так... 

— Трудно сказать. Знаю одно: отношение к государству как к бизнес-проекту — это путь к поражению, катастрофе, в историческое небытие. И еще одна вещь: формирование новых элит невозможно в условиях разрушающегося образования.

— Любопытно, что Казань (или условно Поволжский регион), начиная примерно с XIV века, служила кадровым резервом для Российского государства. Можно называть фамилии, постепенно составившие конкуренцию управляющей корпорации Рюриковичей в условиях поглощения пространств молодым русским государством. Сегодня всерьез обсуждается реинтеграция бывшего СССР. Напрашиваются параллели... Кстати, сегодня в Москве тоже есть выходцы из Казани — министр связи, заместитель мэра...

— Действительно, российская властная элита была этнически многослойной. В XV–XVI веках ее пополнили представители тюркоязычной знати. В XVI веке к ним добавились Гедиминовичи — выходцы из Литвы. В XVIII веке начался наплыв немцев, которые, как и предыдущие «пришельцы», переходили в православие и русели, привнося, тем не менее, какие-то свои практики. Важно, что все эти группы работали на имперское единство. Причем нередко большими имперцами были представители нерусских этносов.

«Формирование новых элит возможно только после четкой политико-правовой оценки того, что произошло за последние 30 лет с Советским Союзом и с Россией»

МОЖНО ЛИ В РОССИИ ХХI ВЕКА ОБОЙТИСЬ БЕЗ «ЧРЕЗВЫЧАЙКИ»?

— В книге представителя либерального лагеря Михаила Зыгаря «Вся королевская рать», которая претендует на периодизацию путинского правления, президент России последовательно сравнивается с Ричардом Львиное Сердце, Сулейманом Великолепным, Лжедмитрием (тут речь о Медведеве)... Сегодня, по мнению автора книги наступил период Иоанна Грозного... Неужели либеральный оракул предрек стране перспективу новой опричнины? Что думаете, может, настала пора?

— Я думаю, что аналогии, которые Зыгарь приводит в своей книге, носят настолько внешний и произвольный характер, что едва ли стоит их всерьез обсуждать.

— Но вопрос больше касался условной «опричнины», как возможной реакции власти на внутренние вызовы...

— Если говорить об опричнине, то в узком смысле она неповторима. Она была адекватна только для второй половины ХVI века. Но если под «опричниной» иметь в виду роль чрезвычайных комиссий, то это другое дело. В России в силу специфики автосубъектной власти, будь то самодержавие или советский коммунизм, институты никогда не были сильными. В спокойные периоды это, как правило, не создавало проблем. Социальная инерция, огромные размеры страны, на которых пространство плавно перетекало во время или обменивалось на него, наконец, «ручное управление» — решали задачи. Однако на переломах этого становилось недостаточно. И тогда власть создавала чрезвычайные комиссии (ЧК). Опричнина Петра I — это его гвардия. Даже отмену крепостного состояния готовила пусть «бархатная», но ЧК — «Редакционные комиссии». Сталин свою опричнину не создал, но активно использовал опричный принцип, делая ставки на разные группы в советской верхушке.

— То есть, ЧК в нашей истории — не столько данность, сколько необходимость?

— Согласно теории систем, эволюция крупных сложных систем необратима. История Большой Системы «Россия» показывает, что на крутых поворотах здесь всегда востребованы чрезвычайные комиссии. Без такой «неоопричнины», уверен, сегодня невозможно победить коррупцию. Разумеется, если речь идет о реальной борьбе, а не о закамуфлированной форме кланового передела власти и собственности. И чем больше будет обостряться внешняя ситуация, тем больше будет потребность в таком репрессивном институте. Разумеется, эта опричнина должна будет работать на страну в целом, на государство, иначе она быстро выродится во властную ОПГ.

— Какую форму она примет?

— Конечно же, это не будет всадник с собачьей головой и метлой. Возможно, она придет в виде молодого человека с кейсом, в котором будет лежать планшет. Трудно сказать. Но совершенно понятно, что в условиях чрезвычайного ХХI века без чрезвычайной комиссии Россия вряд ли решит свои проблемы.

— Классифицируя русскую историю, вы выделяете повторяющиеся периоды смут, чрезвычайщины, устойчивого развития... В какой точке сегодня находится ситуация?

— Как заметил Юрий Трифонов, трудно понять время, когда ты внутри него. Правда, наша ситуация облегчается тем, что наше время разорвано и можно попытаться «пролезть в дыру» и взглянуть на мир и на собственную историю так, как это делает изображенный на средневековой миниатюре монах, пробивший головой небесный свод. О таких периодах истории хорошо сказала Надежда Мандельштам в «Книге второй»: «...в период брожения и распада смысл недавнего прошлого неожиданно проясняется, потому что еще нет равнодушия будущего, но уже рухнула аргументация вчерашнего дня и ложь резко отличается от правды. Надо подводить итоги, когда эпоха, созревавшая в недрах прошлого и не имеющая будущего, полностью исчерпана, а новая еще не началась».

— Что же видно через такую историческую «оптику»?

— Сегодня мы — Россия и мир в целом — находимся в такой промежуточной ситуации «уже-не-старого-но-еще-не-нового». В этом есть свои плюсы и свои минусы. Что касается России, то смутное время горбачевщины и ельцинщины вроде бы завершилось. Но не имеем ли мы дело с временно законсервированной, подмороженной смутой? Выход из смуты — на основе чего-то нового, мы же до сих пор проедаем советское наследство, живем на его фундаменте.
В советской песне о пограничниках пелось: «Тихо на границе, но не верьте этой тишине». Вот мне и не верится в нынешнюю тишину. Помните, как у Аркадия Гайдара — «будто то ли что-то гремит, то ли что-то стучит... будто пахнет ветер то ли дымом с пожаров, то ли порохом с разрывов». Что-то есть предгрозовое в нынешней ситуации. И чтобы справиться с грозой, нужно нечто вроде опричнины, пользующейся широкой народной поддержкой.

— Насколько качественно отвечает моменту существующая сегодня в России власть и люди, ее представляющие?

— Что касается людей во власти, то для ответа надо их знать — у меня таких контактов нет. Если же говорить о правящем слое в целом (разумеется, если он составляет целое, в чем есть сомнение), то в его политике есть серьезное противоречие между внешним и внутренним курсами. Во внешней политике идет восстановление суверенитета, в ходе которого мы видим некоторое совпадение государственных интересов с интересами ряда наших монополий. Мы начали собирать свои пяди и крохи. То есть идет нечто похожее на внешнеполитическое наступление. В то же время продолжаются неолиберальные экономические реформы, рушащие не только экономику, но здравоохранение, образование, науку... Разрушается социальная жизнь как таковая — наше будущее и одновременно тыл нашего внешнеполитического наступления. Если наступление затеяно всерьез, если это не авантюра, то надо думать о тыле. В противном случае рано или поздно наступательный пыл иссякнет, и противник нанесет удар именно по тылам и в стык между ними и «фронтом». И в этом случае не спасут никакие «фронты» — ни народные, ни объединенные.

— То есть, пришло время определяться с основным вектором политического курса?

— Указанное противоречие между внутренней и внешней политикой не может существовать долго, внешние союзы и связанные с ними уступки способны лишь ненадолго продлить его. История это противоречие обязательно устранит. Вопрос — в какую сторону. Если по Бжезинскому, XXI век будет построен за счет и против России, то нам грозит мир, описанный в романах Беркем-аль-Атоми.

«Если праздничное 4 ноября теоретически должно напоминать нам о единстве, то непраздничное ныне 7 ноября свидетельствует о том, чем чревато отсутствие единства — для народа и для власти»

НОВАЯ РОССИЙСКАЯ ЭЛИТА: «ПРИКАЗЧИКИ» ПРОТИВ «КОНТРОЛЕРОВ»

— Противоречие, или даже раздвоение, о котором вы говорите — радикальное. Что это? Политическая шизофрения?

— Внешне это может выглядеть как социальная шизофрения, как когнитивный диссонанс. Однако за ним — реальное противоречие, обусловленное политэкономией постсоветской России, в правящем слое которой можно выделить две группы. Я называю их «приказчиками» и «контролерами». Приказчики — полные наследники ельцинщины, так сказать, «наследники по прямой». Будучи сторонниками неолиберального экономического курса, они готовы сдать страну транснациональным корпорациям, слиться в экстазе с Западом. Это обусловливает их взгляды на суверенитет как на «архаику». Упомянутая публика ошибочно полагает, что останется у руля в случае сдачи страны Западу. На самом деле, если это произойдет, новые хозяева найдут других приказчиков. «Рим предателям не платит»! Большее, на что могут рассчитывать «плохиши» — это банка варенья, корзина печенья и возможность рекламировать «Louis Vuitton» и пиццу.

— Что можно сказать о второй властной группе?

— «Контролеры», придерживаясь в целом тех же экономических взглядов, что и «приказчики», то есть ошибочно полагая неолиберальный курс глобальным мейнстримом, не хотят сдавать страну транснациональным корпорациям, они хотят сами ее контролировать, пусть на определенных условиях Запада, но сами: «медведь свою тайгу не отдаст». Отсюда — установка на суверенитет и относительно активную внешнюю политику. Порой антизападную. Особенно когда Запад путает «контролеров» с «приказчиками» и считает, что может плевать на их интересы и вытирать об них ноги.

— Нам, внутри страны, тоже порой трудно различить — кто есть кто...

— Позиция «приказчиков» внутренне непротиворечива: их социальная база — глобальный капитал, глобальная олигархия. Противоречий между их внутренним и внешним курсами нет. А вот у «контролеров» ситуация иная. Вступая в острое противоречие с Хозяевами Мировой Игры и претендуя на нечто большее, чем роль «приказчика» при главных буржуинах, «контролеры», рассчитывая на успех, должны иметь поддержку своего населения. Это значит — учитывать его интересы. Но о каком учете может идти речь, когда систематически и планомерно разрушается сама социальная жизнь — здравоохранение, образование, структуры повседневности в виде того же ЖКХ? Единственное спасение «контролеров» — устранение названного выше противоречия, контрольный выстрел в голову неолиберального социально-экономического курса. Причем интересно, что сам курс утрачивает черты глобального мейнстрима по мере того, как мировая верхушка приступает к демонтажу капитализма.

— В меняющихся условиях, похоже, тянуть с «контрольным выстрелом» уже опасно?

— Да. Императив устранения противоречия между внешним и внутренним курсом обусловлен еще и тем, что для 80% мирового населения, включая Россию, место в посткапиталистическом мире Хозяевами Игры не предусмотрено. Мы для них — лишние едоки, занимающие огромное ресурсообеспеченное пространство. Именно поэтому России нужна социально ответственная и национально-ориентированная элита, способная к длительному и в конечном счете к победному противостоянию с любым противником, противостоянием, потребующим от нее самоограничения, самоотверженности и большого труда в единстве с народом.

— Такая элита может быть жесткой?

— Может. Но в интересах народа и государства, особенно когда велика и страшна угроза — и тому и другому. Автор «Розы мира» Даниил Андреев, уже отсидев, написал следующие строки о русском властителе, который выводит страну из смуты и за которым угадываются одновременно Петр I и Сталин: «Жестока его природа. Лют закон, но не он — так смерть народа. Лучше — он!»
Речь — не о реставрации той или иной репрессивной системы. В истории ничего нельзя реставрировать. Речь об адекватности элиты историческим задачам, без решения которых государству и народу грозит гибель. Ясно, что в 2010-годы эта адекватность должна быть иной, чем в 1930-е годы. И все же предвоенная ситуация диктует вполне определенные вещи.

— Таким образом мы возвращаемся к проблематике ХVII века. Наведение порядка в управлении государством, патриотический курс плюс народное единство. Круг замкнулся. Идея праздника 4 ноября актуализирована?

— Будем надеяться. И будем учить уроки истории. Главный из которых для России, заключается в необходимости единства власти и народа. Горе народу, равнодушному к своей власти. Горе власти, которая готова предать свой народ, как это сделали многие московские бояре в 1610 году, «февралисты» в 1917-м, горбачевцы и ельциноиды в конце ХХ века. Народ не обязан любить власть, но он должен уважать ее. А уважать можно только социально-ответственную, справедливую в силе и сильную в справедливости власть.
И если праздничное 4 ноября теоретически должно напоминать нам о единстве, то непраздничное ныне 7 ноября свидетельствует о том, чем чревато отсутствие единства — для народа и для власти.

Игорь Агафонов