Возвращение со звёзд

Кирилл Панкратов - Закрытие космической эры

Фильм Gravity дословно переводится как "Гравитация", хотя есть важные различия в употреблении этого слова в английском и русском языках. В русском "гравитация" несёт только естественно-научный, эмоционально нейтральный смысл. В английском gravity часто означает тяжесть, серьёзность, опасность ситуации, и в название фильма смысловую нагрузку несут оба эти значения. Ближе по смыслу фильма перевод его названия на русском звучал бы как "Притяжение Земли". К нему можно было бы добавить неполиткорректный эпиграф - "Рождённый ползать летать не может" - довольно точно передающий его настроение и относящийся ко всему человечеству. Не случайно единственная оставшаяся в живых героиня фильма, которую играет Сандра Буллок, в последних кадрах буквально выползает на болотистый берег озера, куда приводнилась её спускаемая капсула, и только неуверенно встав на твёрдую землю, она ощущает спокойствие и счастье. Она, наконец, дома.

"Гравитация" - глубоко пессимистический фильм. Он выглядит полной противоположностью классике научной фантастики, достигшей расцвета в 1950-70 годах. В нём нет никакой космической романтики космической классики. Вселенную не бороздят корабли разных стран и инопланетных цивилизаций с экипажами из исследователей, десантников, купцов. Там нет места для флагманского крейсера "Энтерпрайз", с его миссией "...изучать загадочные новые миры, искать новые формы жизни и новые цивилизации, смело идти туда где никто раньше не был". Нет там и следа приключенческой романтики "Звёздных войн", ни даже остросюжетных опасностей от взбунтовавшихся разумных компьютеров до неопознанных природных явлений на других планетах.

Космос в этом фильме - пустая, холодная, враждебная среда. В ней отдельными фонариками торчат космические станции, как опорные пункты, укреплённые форты неуверенных в себе колонистов на незнакомой земле. А вокруг форта - всё чужое: непроходимые леса или безводные пустыни, дикие звери и воинственные племена дикарей. Только в крепости можно найти какую-то безопасность, и выходить за её пределы можно недалеко и ненадолго, и только по крайней нужде.

Человек присутствует в Космосе только близко к Земле и с чисто утилитарной целью - починить какую-нибудь железяку, полезную для земного хозяйства, например телекоммуникационный спутник, или в лучшем случае орбитальный телескоп, управление которым ведётся опять же с Земли, с безопасного расстояния. Одно из основных реальных применений космических аппаратов - наблюдения за Землёй, с их камерами направленными вниз, а не вверх и в даль. Когда герой, которого играет Клуни, упоминает прекрасные виды (одна из причин почему он стал астронавтом), его взгляд опять же направлен вниз на Землю, а не на сверкающее звёздное небо, незамутнённое атмосферой.

Там, на космических станциях - неуютно, тесно, темно и холодно. Там опасность на каждом шагу, и само присутствие человека добавляет к этой опасности. Самое лучшее что могут сделать колонисты в коце своего пребывания в этом враждебном окружении - собрать из обломков полусгоревшего форта утлый плотик, и уплыть обратно домой. Если очень повезёт, доплывут живыми.

Фактически фильм "Гравитация" подводит черту под культурным осмыслением космической эры в том виде в котором она существовала с конца 1950-х. Мы больше не стремимся к звёздам. Пусть в дальний космос иногда летают умные железки, авось повезёт и они проработают много лет, и передадут на Землю какие-нибудь полезные данные. Возможно, через несколько деятков лет появятся технологии которые позволят начать серьёзное и массовое освоение Солнечной системы. Тогда эта тема возникнет опять, на новом уровне, А пока - жмёмся к Земле, за щитом атмосферы, подальше от бескрайней и холодной пустоты Космоса. Ничего там хорошего нет.


Сергей Сигачёв. 1913-1963 и 1963-2013: замедлился ли прогресс цивилизации?

Между 1913 и 1963 годом разница невероятная - в скоростях, технологиях, всём техническом окружении человека, да и его образе.
Между 1963 и 2013 годом разница, в сущности, невеликая. Уже и самолёты похожи, и машины особо не претерпели изменений. И даже одежда людей не сильно трасформировалась.

На мой взгляд, этот факт совершенно очевиден любому непредвзятому человеку, не очарованному текущим наступлением "цифры", лайками, тачскринами и вай-фаями, и не живущему сиюминутными суетливыми трендами. Достаточно честно проанализировать сравнительное положение мира на момент начальных-конечных точек интервала и взять производную из развития человечества.

Понятно, что радикальное ускорение прогрессу придали две мировые войны. Они обе прошли в первом интервале. А замедление - это итог исчезновения второго центра геополитической конкуренции и фундаментальной науки - СССР. Оно произошло во втором интервале.

Фактически, с конца 1980-х мир развернулся в сторону гедонизма, спекулятивных искусственных финансовых инструментов и эгоистического потребления, в противовес предыдущей эпохе, отдававшей приоритет познанию и конкуренции знаний и технологий. И даже IT-отрасль, которая сейчас является одним из главных локомотивов развития, расходует не менее 4/5 своего возможного потенциала на консьюмеризм, одноразовость, сознательное оглупление уровня программных продуктов и ухудшение качества бытовой техники - в строгом соответствии с приоритетом повышения текущей нормы прибыли.

В разоблачении факта "торможения" критики уцепились за медицину, связь и микроэлектронику - большие отрасли, да, но которые являются только частью общей картины состояния ноосферы. Писали целые простыни, что сейчас в медицине введено нового - и при этом скромно забыли сравнить медицину 1913-го и 1963-го. Связь 1913-го и 1963-го. Короче - типичный избирательный подход. А уж предъявлять тачскрин как фундаментальное достижение - это вообще по-моему смех да и только :)

Да, интервалы. Они были взяты просто и безыскусно, без манипулирования - просто отмотаны назад равные доли по полстолетия. Специально я выгодные точки отсечки не подбирал. Причём во втором интервале есть ещё остаток времени бурного развития прогресса - ещё десятилетие 1963-1973, после которого пошло замедление. Если же взять ситуацию после 1973, то этот вывод будет ещё очевидней.


Фёдор Лисицын - Век корпораций

В конце 19 века Томас Альма Эдиссон был реально кумиром всей Америке - а кого из современных американских ученых можно сравнить, скажем, с рэпером Эминемом? Вот и получается - наиболее активный юноша который имеет способности но еще не определился - уйдет в шоубизнес, а не в науку. база будущих научных кадров сужается и стремительно. Фактически сейчас в мире проедают запасы "физиков и лириков" 1960х и на низовых научных должностях китайцы. А этот ресурс кончится тогда что?

Открыть, создать - трудно, а вот потом усовершенствовать, уже зная что люди на это клюнули - легче. И "совершенствующий" получает все блага, а открыватель - нет... Автомобильный конвейер придумал не Форд. Персональный компьютер создали не на IBM, создатели первого микропроцессора ничего не получают с фирмы Интел ит.п.

И неважно - один это человек или корпорация. Корпорация выпустившая инновационный продукт сейчас первой то же ТЕРЯЕТ все. И профит получают вторые, третьи - кому они проложили путь. Это системный кризис общества направленный ПРОТИВ прогресса - он просто есть.

Все просто - современные корпорации и крупные производства - "живут и зависят" почти исключительно от курсовой стоимости своих акций (даже не от прибылей - АМД была убыточна десятилетия, однако росла - гримаса бизнеса). В результате серьезные инновации, требующие серьезных НИОКР - снижают курсовую стоимость. Владельцы акций сливают их и бегут из этого бизнеса обычно не дожидаясь того когда инновация начнет приносить прибыль. В результате перспективная технология скупается более крупным игроком, либо "не играет" на рынке до того как не пройдут сроки патентов или не будут достигнуты внутренние соглашения. В результате СОЗДАВШИЙ что то новое - не получает ничего. Зато скопировавший, склонировавший - все. В результате серьезные НИОКР становятся невыгодны и заменяются "симулякром" - что бы отмазаться от налогов.

А тут еще один эффект - при планово-грантовой схеме финансирования науки и НИОКР - создаются "пуф-паф" научные центры (термин еще с Манхетенского проекта - когда создали спецустановку круто и "учено" выглядевшую но не работавшую на атомный проект - для показа сенаторам и конгрессменам - это такой порочный круг - в некоторых областях - чем больше денег впрыскивается - тем меньше отдача. Это даже не теория заговора а чисто советские НИИ времен застоя - весь смысл существования которых в поддержании их существования. При этом так как они не производят серьезной научной деятельности - они лучше умеют писать гранты - и получают больше средств.

Сейчас прибыльнее коллекционировать уже готовые патенты и любой ценой продлевать их срок действия вместо новых разработок. Очень чистый пример "Большая фарма" - принципиально новых медпрепаратов не было создано с конца 1970х = зато имеющиеся разработки крутятся под разными названиями и соусами годами и преподносятся как гениальные открытия и свершения. При этом мы законодательно задрали планку цены вывода нового лекарства на рынок до таких высот что оно становится недоступным для любого стороннего разработчика чисто финансово. Это кризис да. Общий. Всемирный.

Для того что бы маятник качнулся - нужна ЦЕЛЬ. В 1960-1970 цель была соперничество США и СССР. А что сейчас? Какая цель может быть? Стать известнее Майкла Джексона? Нет не получится уже.

Человечество всегда так - сначала интенсивный путь, ибо "так больше жить нельзя" - потом после интенсивного прорыва - долгое экстенсивное развитие и совершенствование, потом упирание в тупик - и новый интенсивный прорыв. Многие отрасли современной науки сейчас или исчерпывают в экстенсивном развитии завоевания прошлого "большого скачка" либо близки или уперлись в тупик. При общем настроении на планете - у меня вопрос - будет ли кому делать НОВЫЙ интенсивный прыжок. Или будем столетиями мурыжить "проверенные древнеримские технологии".



Андрей Фурсов - Космический смысл русской истории

В нашей истории есть две совершенно неоспоримые победные даты: это 9 мая 1945 года и 12 апреля 1961 года. И даты эти связаны между собой не только тем, что полёт Юрия Гагарина вытекает из Победы 1945 года. Даже внешне они, если можно так сказать, были оформлены одинаково. 9 мая 1945 г. люди в едином порыве устремились на Красную площадь — их никто не гнал, не созывал, то был мощный инстинктивно-исторический порыв народа, который хотел коллективно пережить великий час Победы — друг с другом и с властью, с которой он чувствовал единение. И местом единения должна была стать Красная площадь — сакральное место русской истории, русской державы и русской власти.

12 апреля 1961 г. произошло то же самое, и, по сути, это был последний в советской истории случай спонтанного единения власти и народа, народовластной симфонии, соборности. И хотя Советскому Союзу оставалось существовать ещё три десятилетия, хотя его могильщики ещё прятались в крысиных норах, чуть высовываясь из них и принюхиваясь блудливыми ноздрями к духу эпохи, бомба замедленного действия уже начала тикать.

1961 г. — парадоксальный год нашей истории. Это одновременно её пик, космический рывок Гагарина, словно стоявшего на плечах тех, кто расписался на Рейхстаге и был удовлетворён его руинами, в будущее, в мир ефремовского Великого Кольца, — и начало пути вниз, в мещанское болото потреблятства, из которого в 1980-е годы вылезут водяные и прочая нечисть перестройки. Дело в том, что в 1961 г. на XXII съезде КПСС (17-31 октября 1961 г.) в новой программе КПСС было зафиксировано, что одна из главных задач партии — удовлетворение растущих материальных потребностей советских граждан. Таким образом, в проект строительства коммунизма была заложена, если называть вещи своими именами, мещанско-потребленческая линия; системный антикапитализм (а социализм был именно системным антикапитализмом) начали измерять в чуждых его природе рыночных потребительских параметрах, т.е. применять капиталистическую мерку для оценки уровня развития антикапиталистического общества. Понятно, что с такой меркой победить капитализм в идейной, психоисторической борьбе невозможно.

"Материализация", "овеществление" целей КПСС, материализация коммунизма — всё это была социосистемная бомба намного мощнее, чем антикультовский доклад Хрущёва. Это социальный аналог взорванной в предпоследний день XXII съезда 58-мегатонной бомбы (3 тыс. "хиросим") над Новой Землёй. И это, конечно же, поворот от реального социализма к тому, что восторжествовало во времена горбачёвщины и ельцинщины. Поворот, символически отмеченный выносом 31 октября того же 1961 г. тела Сталина из Мавзолея и захоронением его у Кремлёвской стены: психоисторически это стало началом конца советского коммунизма.

1960-е годы стали неким рубежом в развитии советского общества как в социальном, так и в научно-техническом плане — на рубеже 1960-х–70-х годов началось торможение научно-технического прогресса (отказ от собственной компьютерной программы, от лунной программы). Но и на Западе в эти годы произошло то же самое — торможение научно- технического прогресса, научно-промышленного развития. По сути, в этот период изменился вектор развития человечества, точнее, его изменили те, кто контролирует власть (энергию), собственность/ресурсы (вещество) и СМИ (информацию). Если эпоху 1945-75 гг. вслед за французским социологом Ж. Фурастье можно назвать "славным тридцатилетием", устремлённым в будущее, то сменившее его тридцатилетие 1980- 2010 гг. вполне можно назвать бесславным и устремлённым в прошлое — несмотря на все компьютерные революции и глобализации вместе взятые.

Научно-технический и социальный прогресс человечества и Запада в частности, достигнутый в 1950-е–60-е годы, привёл к усилению социальных позиций средних слоёв и значительной части рабочего класса. С какого-то момента это стало превращаться в политическую угрозу для верхушки мирового капиталистического класса. Ответом с её стороны стала неолиберальная контрреволюция, затормозившая научно-промышленное развитие Запада. Выбор в пользу развития информационных технологий ("постиндустриальных"), а не нового полноценного индустриального рывка был чисто классовым. Новые информационные технологии, во-первых, не требовали многочисленного рабочего класса; во-вторых, их развитие открывало новые, невиданные возможности манипулировать людьми, их поведением, сознанием, возможности социального контроля.

Антинаучному и антипромышленному неолиберальному повороту предшествовала идейно-пропагандистская подготовка: в 1962 г. на деньги Рокфеллеров было создано экологическое (антипромышленное) движение, затем на свет произвели движение секс-меньшинств, феминистское движение и молодёжную субкультуру ("рок-секс-наркотики"). Ну, а в 1980-е годы вместе с неолиберальной контрреволюцией началось наступление фэнтэзи — жанра, который вытеснил научную фантастику. Фэнтэзи — это будущее как прошлое, футуроархаический мир иерархии, построенной на доступе к магической власти и, конечно же, совершенно недемократичный.

Совпадение по времени торможения научно-технического прогресса в СССР и на Западе на рубеже 1960-х–70-х годов не случайно. Именно тогда стал складываться союз между западными глобалистами-корпоратократами, создававшими свои новые структуры ("Римский клуб", "Трёхсторонняя комиссия" и т.п., за которыми скрывались более старые и мощные организации), и частью советской номенклатуры, связанной с внешней торговлей и советской теневой экономикой. Этот союз победил (1989-1991 гг.), сняв почти все существовавшие на тот момент преграды на пути глобализации.

В современном мире объективно существуют два проекта будущего. Точнее, Будущего и будущего, которые отличаются друг от друга как мир Дара Ветра от мира Дарта Вейдера. Сутью второго является деиндустриализация-глобализация, т.е. мир, в котором промышленность концентрируется в особых зонах (главным образом, Восточная и Южная Азия); мир, численность населения которого по сравнению с нынешним сокращена на 80-90%; мир, организованный по кастовому принципу с почти биологическими различиями каст. Это проект определённой части западного истеблишмента, за которой стоит ряд лож, клубов, орденских и неорденских организаций и, возможно, некоторых других структур "хозяев истории" (Б.Дизраэли). Большую роль в реализации этого людоедского проекта играют некоторые "экологические" и "природоохран- ные" организации, которые почти не скрывают своих целей и заявляют о необходимости уменьшить давление человеческой массы на природу. Курирующий с 1976 г. Фонд защиты дикой природы (World Wild Fund) британский принц-консорт Филипп (тот самый — герой сексуальных скандалов и порноальбомов британской верхушки 1950-х–60-х годов) публично заявил, что в будущей жизни хотел вернуться на Землю смертоносным вирусом, чтобы раз и навсегда решить проблему перенаселенности планеты. Резкое сокращение численности населения Земли — один из центральных пунктов той повестки дня, которую проталкивают глобализаторы и которая удивительным образом напоминает целеполагание Третьего рейха и его проекты "нового мирового порядка".

Альтернативой проекту глобальной деиндустриализации и депопуляции может быть только неоиндустриальный рывок. Национальное государство не может стать субъектом реализации неоиндустриальной программы: во-первых, оно существенно подорвано глобализацией; во-вторых, численность населения большинства государств составляет менее 250-300 млн. чел., т.е. того демографического потенциала, который необходим для нормального функционирования в современном мире. У отдельно взятого национального государства (разумеется, за исключением нескольких гигантов, да и в этом случае есть нюансы) не хватит ни политико-экономических, ни демографических сил преодолеть сопротивление глобалистов с их наднациональными структурами управления и согласования, ни выйти из-под их контроля. Необходима принципиально новая организация — импероподобное образование. Речь идёт о крупном государственном наднациональном образовании унитарного типа с населением не менее 300 млн. человек.


Это образование, ядром которого являются военно-промышленный комплекс, армия и спецслужбы, и может стать тем субъектом стратегического действия, которое совершит неоиндустриальный рывок и окончательно поломает планы глобалистов, а если нужно, то и их самих. Разумеется, и армия, и спецслужбы должны быть обновлёнными, адекватными новым условиям. Так, сегодня нужны принципиально новые спецслужбы, способные работать с огромными объёмами открытой информации и дезинформации, противодействуя не столько государствам, сколько наднациональным, сетевым, неоорденским и т.п. структурам, руководствуясь анализом законов истории (реальной, а не той, что сочинена для профанов и объектов управления), массовых процессов. Я называю эти обновлённые спецслужбы когнитивно-разведывательными, или когнитивно-аналити- ческими структурами и отвожу им центральное место в ядре импероподобных образований, они — это службы имперской безопасности и научно-аналитические подразделения "в одном лице". И, конечно же, импероподобные образования должны быть устремлены в Космос, как в 1960-е годы было устремлено человечество и его авангард — СССР.
 

Галина Иванкина - Марш бросок

У Станислава Лема есть замечательный роман — "Возвращение со звёзд", хотя сюжет его тривиален — космонавт Эл Брэгг прилетает домой, на родную Землю, и лицезрит диковинное общество, сформировавшееся за то время, пока он выполнял свою миссию. Точнее, это для него — в условиях космоса — пронеслось всего десять лет. Земля же одолела более чем вековой путь. И что видит Брэгг? Общество без страстей и даже без страданий. Без риска. Без смыслов.


Зато в этом мире есть всё для максимального удобства человека, вплоть до "послушной" мебели, считывающей желания хозяина. И, разумеется, тут никто никуда не стремится, не рвётся — так, например, земляне давным-давно доказали, что полёты в космос бессмысленны и дорогостоящи. "Не летают — и никогда уж не полетят. Ням-ням. Одно огромное ням-ням", — говорит один из бывших соратников Брэгга. Мир лемовского ‘Возвращения…’ — это антиутопия, рисующая комфортный тупик цивилизации. Этот мир — антипод развития.

Не летают, не творят, не рискуют. Но жуют. Всю работу, включая проведение хирургических операций, совершают роботы. А люди просто живут — едят, путешествуют, меняют шмотки, купаются в тёпленьких бассейнах, танцуют. Говорите, всё есть, как при коммунизме? О, нет. Коммунизм нам представлялся, как эпоха созидания и постоянного продвижения к новым, прекрасным целям. Смысл его был отнюдь не в том, что у всех будет по три машины да по сотне пар туфелек, а в том, что человек окажется на самой высокой ступени социального и духовного развития. Он будет хотеть именно летать! Причём это желание станет настолько естественным, что его бессмысленно обсуждать или же пояснять. А мир, нарисованный Лемом, — это, как раз, триумф потребления, торжество огромного "ням-ням". Но то — роман, фантастика, вымысел, а что у нас в жизни?

Пятнадцатилетняя школьница устроила истерику своим родителям — ей срочно понадобилась новая версия какого-то хитрого гаджета. "С таким барахлом, как у меня, ходят одни только лохи!", — надрывно кричала девочка, да ещё с таким расчётом, чтобы её слышали соседи по дачному участку. Угнетают ребёнка! Но ладно, если бы так себя вели исключительно тинэйджерки, постоянно сверяющие свой личный стиль с тенденциями последней моды. Всё то же самое творится в головах великовозрастных, даже иной раз престарелых, дядь и тёть. Да, они не воют и не катаются по земле при возникновении очередного тренда, а просто берут кредит, затягивают потуже пояса (благо, в моде стройность) и — устраиваются на вторую работу. Общество потребления — хитрющая модель. Нам нужен не элементарный мобильник, чтобы позвонить, а именно — штучка последнего поколения. Общество потребления работает вовсе не по той классической схеме капитализма, к которой мы привыкли, изучая экономику: "Спрос порождает предложение". Ничего подобного. Именно активное, местами вкрадчивое, иной раз агрессивное предложение порождает ответный спрос. Человек должен постоянно находиться в нервном угаре, боясь отстать от тенденций. А они меняются очень быстро. Фавориты сезона успевают устаревать задолго до того, как вещь приедается и надоедает самому хозяину. Человеку в современной системе становится нужно много лишнего. Вернее, мы уже не воспринимаем это как лишнее. Оно считывается именно, как насущная потребность.

Но — депрессия. Чёрная тоска — не новейшее достижение цивилизации, причём поражала она богатых и пресыщенных красавцев вроде Евгения нашего Онегина. Сплин, кручина и прочая "…охота к перемене мест". Тогда это всё лечилось службой, женитьбой или, на худой конец, вступлением в отряд карбонариев. Сейчас депрессию называют "бичом постиндустриальной эпохи", "болезнью сытого общества" и даже "СПИДом души". Заразиться просто, лечить почти невозможно. По большому счёту беспричинная хандра обрушивается на весьма обеспеченного человека, который вдруг ни с того ни с сего оказался в жизненном тупике. Как пел Борис Гребенщиков, правда, по иному поводу: "Их дети сходят с ума от того, что им нечего больше хотеть". Дом на Рублёвке есть, а счастья нет.

Современному социуму также очень хорошо знаком феномен шопингомании. Это — безудержная страсть к покупкам, зависимость от самого процесса траты денег. В чём дело? Зачем нормальная с виду женщина купила себе четвёртый по счёту красный пиджак и пятую летнюю сумочку? Дело в том, что человек воспринимает покупку как некий символ начала новой, интересной жизни. Ему нужны не вещи, но ощущения. Он сам, до поры до времени, не считает, что пытается бороться с пустотой; не понимает, что всё это похоже на мифологическую бочку данаид, которую невозможно заполнить. Нужны другие методы и способы — от религии до чтения хороших книг. Но к этому человек должен прийти сам.

Безусловно, это очень трудно — не включаться в общую погоню за актуальными трендами, работать не там, где больше платят, а где раскрываются именно твои таланты. Это нелегко — противостоять изощрённой и действенной рекламе. Но никто, кроме тебя, не сможет сделать выбор между звёздами и "огромным ням-ням".




Комментарии

Популярные сообщения из этого блога

Список литературы от Андрея Фурсова

Советская победа, всемирная история и будущее человечества

Загадка власти в Японии